Увидела в новостях, как горит моя квартира в Северодонецке. Это уже второй дом, который я потеряла
Юлия Машута из Северодонецка увидела в репортаже одного из телеканалов, как горит ее квартира после артобстрела российской армией. Журналистка купила и обустроила ее с нуля всего три года назад. Война забрала у нее уже второй дом. Что Юлия пережила, видя горящими родные стены, - пишет в монологе для Свои.
Этот текст можно читать на английском. Распространяйте за границей!
Watching the news, I saw my apartment in Severodonetsk burning. This is the second home I’ve lost
Я увидела, как горит моя квартира, в новостях. Что-то искала, перебирала в интернете, а потом увидела – наш дом и клубы черного дыма с 7 по 9 этажи. Моя была на девятом. Каких-то особых чувств по этому поводу не испытываю. Звонили друзья, задавали отовсюду звенящее "как ты". Никак. С большой войной потерялось не только "движимое и недвижимое". 24 февраля потерялись чувства и эмоции.
Так мы потеряли первый дом – в 2014-м
Восемь лет назад мы бежали из дома первый раз. Мы тогда жили в Лисичанске.
Позвонила коллега из городского телевидения и сказала, что скоро к нам в редакцию "придут" боевики. Я испугалась не за себя, а детей.
Я закрылась в комнате, позвонила маме. Она пришла и помогла нам вырваться из квартиры.
За 15 минут я собрала два чемодана, забрала 9-летнюю дочь и 13-летнего сына. Потом родители посадили нас на поезд. Утром мне позвонили и сказали, что в редакцию пришли несколько людей в военной форме с автоматами. Искали журналистов, перерыли бухгалтерию, забрали директора "на подвал".
Вот тогда, в первый год войны, у меня было много эмоций: рыдала из-за предательства мужа, дрожала за родителей, которые остались в Лисичанске, беспокоилась о будущем детей, которые без жилья, школы, одежды.
Тогда мы никак не могли поверить, как возможно в наше, вроде бы цивилизованное время, прийти и захватить часть чужого государства. Срывать флаги, похищать людей, отжимать машины, выгребать банки, в которые завезли пенсии? Как, задавались мы вопросом на нашем новостном сайте. В ответ летели угрозы: "Найдем, куда бы ни сбежали, везде достанем".
Лисичанск освободили 24 июля 2014 года. Но в город мы вернулись только в ноябре, когда перестали отключать электричество и можно было работать. Вернулись в никуда. В нашей квартире поменяли замки. Мы с детьми остались без жилья.
Когда у нас снова появился дом
Несколько лет аренды - и в 2019 году мы купили квартиру в Северодонецке. Трешка в состоянии "советского ремонта". Предыдущие жильцы ничего не выбрасывали и не убирали там годами.
Мы вынесли 50 мешков мусора и подняли сотню мешков штукатурки, цемента, песка и шпаклевки. Мы изрисовали кучу листов, придумывая планировку. Мы все делали с таким старанием, ведь это было не просто жилье. Я работала удаленно, поэтому это был и мой офис.
Последнее фото Юли в своей квартире в Северодонецке
Делали лофт, пересытившись фотографиями дизайнов в пинтерест. Отставили в зале стену без штукатурки, обработав воском. Остальные сама отштукатурила декоративкой. Хотела много дерева - купили деревянные паллеты, обожгли их с сыном в подъезде, обработали морилкой. Сделали вешалку, изголовье кровати, стенку в столовую. Накупили водопроводных труб - скрутили люстру в зал, повесили карнизы. Каждая вещь в декоре была сделана нашими руками - так создается атмосфера тепла в доме. Постепенно купили технику. Только в 2021-м пришло осознание, что у нас есть дом. Не чужой, а свой. Что есть куда возвращаться из поездок, что хочется возвращаться в Северодонецк, что эти стены родные.
Почему мы все бросили сразу после 24 февраля
Когда начались разговоры о возможном вторжении России в Украину, дочь перестала нормально спать, постоянно читала и смотрела новости.
"Когда будем собираться и куда будем уезжать?" - спрашивала она каждый день. Я успокаивала: "Война вряд ли будет, попугают и уйдут".
Больно было видеть, как 16-летний подросток смотрит не развлекательные видео в ютубе, а прогнозы военных экспертов и интервью с российскими оппозиционерами.
"Тебе нельзя здесь оставаться - сразу заберут, а потом убьют, - настаивала на отъезде дочь. - Обещай, что сразу уедем, если начнется война".
Я обещала. Мы уехали на второй день после полномасштабного вторжения.
Юлин кот Ричард в эвакуационном поезде
Мой район в Северодонецке начали обстреливать первым. Стреляли туда, где собирались люди. Например, в телеграм-канале напишут, что какой-то магазин открылся. Не проходит и суток, как магазин горит. Все школы и детские сады разрушены – в каждом из них прятались люди, и я уверена, что об этом знали те, кто наводил и стрелял.
Новостей о моей квартире не было долгое время, что по нынешним временам неплохо. Значит дом не сгорел, не разрушен и не стал братской могилой.
Друзья то и дело ходили мимо него. Я каждый раз набирала их с просьбой сфотографировать родные окна, но, когда на том конце слышалось "Алло", могла лишь просить об одном: "Уезжайте. Срочно. Пока есть возможность".
Как горит моя квартира, я увидела в новостях. Орки добивали супермаркет и мой дом. Горел подъезд, начиная с 7-го этажа. Мне казалось, что дым до неба. И где-то там из-за него кашляют ангелы. Журналистка в сюжете говорила, что пожарные не будут тушить огонь из-за обстрелов.
"А они и не должны, - крутилося в голове. - Не должны люди рисковать жизнью ради квадратных метров. Тем более, если не пожар или ракета, то мародеры все вынесут".
Я смотрела на дым и понимала: у нас снова нет дома. Но ни сожаления, ни злости, ни страха, ни тревоги. Только ненависть.
Свої в Telegram 
