В аду по-прежнему сотни тысяч людей. Пожалуйста, помогите им. Монолог Надежды Сухоруковой
Надежде Сухоруковой повезло вырваться из осажденного Мариуполя. Теперь она считает своим долгом рассказать миру о том, что пережила и о людях, которые там остались. Публикуем фрагменты ее воспоминаний.
Знаете, на что похожи ночные обстрелы? На смерть, которая вытягивает из тебя все жилы
От гула самолётов внутри меня все леденело. В нашем подвале молились все и просили, чтобы бомба пролетела мимо. Когда содрогалась земля мы выдыхали. Но мимо это не значит в никуда. Мимо - это значит не в нас.
Знаете, как это, когда в подвале всегда темно и горит тусклая свечка, а ты не уверен день сейчас или ночь? Когда, чтобы выйти из подъезда нужно иметь особенное мужество. И ты кидаешься к каждому кто вернулся снаружи с вопросом, какие там новости?
Довоенное фото Надежды Сухоруковой.Фото: Фейсбук-страница Надежда Сухорукова
Тебе монотонно рассказывают, что прямое попадание сегодня было в 105 дом. Второй подъезд, начиная с третьего этажа горит и скоро пламя сожрёт следующие этажи, а вокруг сплошной пепел, стекла и пакеты из, заполненных до темного дымного неба, мусорных контейнеров, которые никто не вывозил уже больше двух недель. А и хрен с ними, с контейнерами. Трупы твоих соседей и знакомых никто не вывозит. Погибшие лежат в подъездах, на балконах, во дворах. И тебе ни капельки не страшно. Потому что самый большой страх - это ночные обстрелы.
Сначала идут звуки. Металлические мерзкие звуки, как будто кто-то поворачивает огромный циркуль и измеряет расстояние до твоего убежища. Чтобы поточнее ударить. Потом летит снаряд. Ты слышишь как огромный молоток колотит по железной крыше и затем страшный скрежет, как будто огромным ножом разрезали землю, или громадный железный великан идёт в кованых сапогах по твоей земле и наступает ногами на дома, деревья, людей.
Ты сидишь и понимаешь, что не можешь даже двигаться. Ты не можешь убежать, нет смысла кричать, нет смысла прятаться. Он все равно найдет тебя, если захочет.
А потом наступает тишина. Она мертвая. В это время мы ждём, что же ещё прилетит. И если появляются новые звуки - цепенеем. Потому что не понимаем, что они означают. Какую смерть: быструю или страшную и мучительную?
Кажется за несколько недель на нас испытали все виды оружия. Какая им разница из чего нас убивать? Но нет, к процессу убийства они подходят творчески и разнообразно. Хочется стать горошинкой и закатиться в щели подвала. Может быть так есть шанс выжить?
Наши дети были настолько напуганы, что почти ничего не ели. Но конфеты и печенья слопали сразу
Спустя десять дней постоянных обстрелов я стала чувствовать их начало. У меня противно пустело в груди и не хватало воздуха. Я лежала на двух стульях, в отсеке с серыми ледяными стенами. Надо мной и подо мной были трубы, рядом на досках и матрасах моя семья с белобрысыми маленькими племянниками, семья моей подруги и собака Энджи, которую мы затаскивали и вытаскивали из подвала насильно. Она категорически не хотела гулять на засыпанном пеплом и стеклами дворе, ни минуты.
Выгуливать собаку был адский ад.Фото: Фейсбук-страница Надежда Сухорукова
Выгуливать собаку - был адский ад. Потому что бомбили не переставая. Я приоткрывала дверь подъезда, выталкивала собаку и обречённо смотрела, как она сначала бежала со ступенек, пытаясь найти место среди осколков на выжженной земле, потом ушастая приседала, но тут противно пищала и взрывалась близкая мина и она бежала назад. Мы пережидали минуту и начинали по новой. Я стояла в проёме двери и плакала. Мне было очень страшно. Энджи тоже было очень страшно, но она не плакала, а смотрела на меня снизу страдающими карими глазами. Она не могла понять, что происходит.
Наш подвал состоял из множества отсеков. Во многих были люди. В одном даже совсем крошечные дети. Рядом с нами располагалась семья - взрослый сын и его пожилая мама. Они были очень спокойными и сдержанными, угощали наших детей конфетами и печеньем, отдали нам масло и сало, потому что собирались уезжать. Наши дети были настолько напуганы, что почти ничего не ели. Но конфеты и печенья слопали сразу. Это было настоящее сокровище и маленькая радость в мрачном гудящем от взрывов подземелье. Они даже повеселили.
Я смотрела на ее круглое личико, спутанные волосы, маленький носик, замотанную шарфом шейку и думала:"А вдруг я ее обманываю?" Я целовала её щёчки и грязные ладошки, и у меня от боли заходилось сердце. Я не была уверена, что мы переживём сегодняшнюю ночь. Варюша требовала и уточняла: "Честно купишь? Когда?"
Ее брат Кирилл почти не разговаривал с нами. Он очень испугался, когда мы были в другом подвале в частном доме и туда было прямое попадание в крышу. Крыша загорелась и надо было всем уходить. Мы бежали в гараж под страшным обстрелом. Вокруг все выло и взрывалось, а Кирюха кричал, перекрывая мины: "Мамочка, пожалуйста, мамочка! Я хочу жить! Я не хочу умирать!"
Они лежат сбоку дома и на стоянке, накрытые верхней одеждой. Я не хочу на них смотреть. Боюсь, что увижу кого-то из знакомых.
Я уверена, что скоро умру. Это вопрос нескольких дней. В этом городе все постоянно ждут смерти. Мне только хочется, чтобы она была не очень страшной. Три дня назад к нам приходил друг моего старшего племянника и рассказывал, что было прямое попадание в пожарную часть. Погибли ребята спасатели. Одной женщине оторвало руку, ногу и голову. Я мечтаю, чтобы мои части тела остались на месте, даже после взрыва авиабомбы.
Не знаю почему, но мне это кажется важным. Хотя, с другой стороны, хоронить во время боевых действий все равно не будут. Так нам ответили полицейские, когда мы поймали их на улице и спросили, что делать с мертвой бабушкой нашего знакомого. Они посоветовали положить ее на балкон. Интересно на скольких балконах лежат мертвые тела?
Весь двор покрыт несколькими слоями пепла, стекла, пластика и металлических осколков. Я стараюсь не смотреть на железную дуру, прилетевшую на детскую площадку. Думаю, это ракета, а может мина. Мне все равно, просто неприятно. В окне третьего этажа вижу чьё -то лицо и меня передёргивает. Оказывается, я боюсь живых людей.
Моя собака начинает выть и я понимаю, что сейчас снова будут стрелять. Я стою днём на улице, а вокруг кладбищенская тишина. Нет ни машин, ни голосов, ни детей, ни бабушек на лавочках. Умер даже ветер. Несколько человек здесь все же есть. Они лежат сбоку дома и на стоянке, накрытые верхней одеждой. Я не хочу на них смотреть. Боюсь, что увижу кого-то из знакомых.
Вся жизнь в моем городе сейчас тлеет в подвалах. Она похожа на свечку в нашем отсеке. Погасить ее - нечего делать. Любая вибрация или ветерок и наступит тьма. Я пытаюсь заплакать, но у меня не получается. Мне жаль себя, моих родных, моего мужа, соседей, друзей. Я возвращаюсь в подвал и слушаю там мерзкий железный скрежет. Прошло две недели, а я уже не верю, что когда-то была другая жизнь.
Я назвала этот дом - Ноев ковчег
Мы пришли в этот дом, чтобы оставить нашу собаку. Было очень страшно спускаться с пятого этажа и выгуливать ее дважды в день. Мы никогда не успевали до комендантского часа, потому что были сильные обстрелы. И спускаться по лестнице было страшно до судорог.
Мы жили там больше недели. Пока не случилось прямого попадания в крышу и двухэтажный особнячок не сгорел. Я назвала этот дом - Ноев ковчег. Хозяева Максим и Наташа принимали всех, кормили и грели. Они делили запасы еды поровну, а людей все прибавлялось.
На первом этаже, в холле, под лестницей располагались 28 человек. В подвале у нас даже была Мадонна с младенцем. Дочь моей подруги с родившимся первого марта мальчиком.
Нам было важно знать, что над Мариуполем по-прежнему развевается сине-желтый
На второй этаж мы практически не поднимались. Там было опасно. Только по утрам после страшных, гудящих от мин и снарядов ночей, бегали смотреть в окно на флаг на высоченном здании в центре города. Нам было важно знать, что над Мариуполем по-прежнему развевается сине-желтый.
В ковчеге мы даже могли заряжать телефоны. Сначала от генератора, потом от машин. Когда на ступеньках 105 дома появилась связь Киевстара у людей был праздник.
Под завывания и грохот снарядов, те у кого остались зарядки на телефонах звонили родным и близким в другие города. Дозвониться по Мариуполю было невозможно.
Я в первый раз за неделю набрала сына, который находится за сотни километров от этого ада. Он начал кричать :"Мама, вы живы? Все живы?" Я не знала, что именно людям в других городах известно о Мариуполе и стала рассказывать ему, что нас бомбят, забрасывают ракетами, убивают.
Парень в рабочей курточке все время спрашивал: "Киев наш, украинский?" Сын сказал, что все хорошо, что мы сражаемся, что враг несёт потери. Я повторяла каждое слово. Парень поднял вверх кулаки и погрозил ими гудящему над нами самолёту. В тот момент почему-то было не страшно. В тот момент казалось, что все плохое закончится очень скоро.
Именно тогда я пообещала ему: "Если выживу - обязательно напишу о тебе"
Главное не сойти с ума, потому что страшнее бомб - неизвестность. Его зовут Леша и он все ещё там. Он мог уехать, но отказался категорически. Потому что в этом городе оставались его дети. За день до нашего отъезда, он пришел в наш подвал и принес еду, потому что мы уже не выходили на поверхность. Тогда основной пищей была гречка залитая водой. Мы ждали, когда она разбухнет, а потом с трудом проглатывали по две ложки. Детей приходилось заставлять. В этой каше не было соли и вкуса. Леша принес нам тоже кашу, но с кусочками тушонки. Он и семья его сестры жили в доме у родителей.
Именно тогда я пообещала ему: "Если выживу - обязательно напишу о тебе". Он сказал: "Ты что такое говоришь? Ты выживешь обязательно".
А потом стали поливать градами и ракетами. Выйти из дома было невозможно. За информацией ходил только Леша. Он грузил интернет и заливал новости. Мы их читали в Ковчеге все вместе.
Он ушел утром после ночных обстрелов. Проведать детей в другом районе города. Если честно я думала: он не вернётся. Пятнадцать километров пешком и под обстрелами.
Но он пришел через сутки. Это было чудом
Мы поехали в машине подруги с надписью "Дети". Эта надпись ни от чего не защищала
Каждый день в Мариуполе мы ждали, что все улучшится. Мы верили, что война вот-вот закончится и все будет по-прежнему. Всего неделю назад мы ещё выходили на улицу. Однажды между бомбежками поехали в Красный крест на Торговую. Дочь моей подруги недавно родила сына. Его назвали Никита и он жил в подвале. На улицу мы его почти не выносили из-за бомбёжек и недельный ребенок не видел солнца совершенно.
Ради него мы поехали в машине подруги с надписью "Дети". Эта надпись ни от чего не защищала. По дороге нам встретилась такая же машина, с такой же надписью, только разбитая и обгоревшая. В нее попал снаряд и она стояла на правой полосе. Ехать было очень страшно. Но некоторые дома ещё были целые. Ещё не разбили роддом, не погиб муж моей коллеги и в нашем районе по улицам ходили одинокие прохожие.
Улицы куда мы приехали больше не было. Там были руины. Вместо большого магазина огромная яма. Вниз от него ни одного целого дома. Я не узнавала эту часть города. Люди, которые разбирали завалы, сказали, что накануне днём сюда упала авиабомба. Ребята из красного креста собирали стекла. Девушка была удивительно спокойной и на мой вопрос"Как вы?", ответила "Все хорошо" и улыбнулась. Это было так странно. Мы не улыбались уже много дней.
Ни смеси, ни памперсов там не было. Нам сказали, что их передали в роддом. Мы решили, что пойдем туда завтра. Дочь подруги рассказала, что зав. отделением удивительный человек. Он, его врачи и медсестры жили там круглосуточно, не ходили домой. Во-первых было опасно, а во-вторых не было замены. А женщины рожали. Без света и воды, в холодном родзале и под бомбежками. Когда в отделении кончилась еда, врачи стали отдавать роженицам свои запасы. Все, что у них было.
Не было ни одной аптеки. Их тоже ограбили. Мои таблетки для сердца заканчивались и впереди маячила суровая альтернатива. Погибнуть от снаряда или от остановки сердца. И то, и другое мне не очень нравилось. Помогла незнакомая женщина. Соседка наших друзей. Кажется ее зовут Лена. Она отдала часть своих лекарств. Бесплатно.
Я не знаю, как зовут этого человека и надеюсь, он выберется из ада живым
Когда у людей закончилась вода пошел снег, потом дождь. Мама говорила: "Нам помогает природа". Стреляли по нашему району тогда не так интенсивно и возле подъездов собирались две категории соседей. Одни готовили еду на костре, вторые с ведрами стояли под водосточным трубами.
Мы тогда ещё общались друг с другом. И я узнала, что на угол одной из улиц каждый день привозят воду из горводоканала. Возит ее в огромной бочке обыкновенный мариуполец по собственной инициативе. Он приезжает каждый день, а потом стоит под обстрелами и наполняет баллоны людей бесплатной питьевой водой. Люди периодически убегают оттуда, когда сильно стреляют и становится опасно, ругаются друг с другом за место в очереди, а водовоз молча наполняет им баллоны.
Я не знаю, как зовут этого человека и надеюсь, он выберется из ада живым. Потому что очень хочется, чтобы он прочитал эти строки и услышал мое спасибо, которое я ему тогда сказать не успела.
Каждый день Аня менялась, как и город. Она становилась все прозрачнее, а темные круги вокруг глаз все больше
Хрупкая девушка Аня из пятнадцатиэтажки приходила каждый день. Ее родители жили возле школы на Кирова и она очень волновалась за них. Перевести к себе не могла. Для них расстояние в две остановки было непреодолимым. Ее квартира под самой крышей. Самолёты, которые бомбили город, кружили, казалось, над самым чердаком.
Каждый день Аня шла к родителям под обстрелами. Мины свистели вокруг и ложились рядом с ней. Она падала на землю и закрывала голову руками Ей было очень страшно. Путь был не очень длинным для мирного времени, но во время бомбёжек практически непроходимым. Анна шла по нему дважды, туда и назад, и видела как все менялось. Ещё вчера целые дома, становились за ночь руинами. Они стояли пробитые насквозь с черными глазницами выгоревших окон.
Я считала ее героем. Она навещала родителей и приходила в дом на Осипенко, чтобы выдохнуть, перед возвращением в свою квартиру. Пила воду, становилась в проёме дверей и молчала.
Каждый день Аня менялась, как и город. Она становилась все прозрачнее, а темные круги вокруг глаз все больше. Аня ничего не ела. Говорила: "Не могу ничего впихнуть в себя, не лезет". О том что видела во время своих походов не говорила. С нами было много детей и Аня не хотела никого пугать.
Когда по нашему району стали лупить без остановки, стала ходить к родителям раз в несколько дней. Я думала, что она настолько хрупкая и прозрачная, что осколки ее просто не задевали. После того как снаряд попал в дом наших знакомых и мы перешли в другой подвал, больше ее не видели. Она и сейчас в Мариуполе. У нее нет машины, старенькие родители и несколько кошек.
Витя обещал, что обязательно встретимся после победы. А потом не сдержал своего слова
11 марта погиб муж моей подруги. За день до этого они приходили к нам и мечтала, что встретятся после войны. Витя, муж моей подруги, оператор от Бога, но молчун, в этот раз твердо пообещал, что обязательно встретимся после победы. А потом не сдержал свое слово.
Через день, когда все гремело и лязгало, как будто гигантское стекло резали железной пилой, близко гудел самолёт, дети были в подвале, а взрослые лежали на длинном диване и закрывали головы подушками. Я ещё и зажмуривалась. До сих пор не понимаю для чего. Мне казалось, что подушка меня спасет от бомбы. В этот момент в дом вбежал 13 -летний Саша. Он закричал:"Я Саша! В наш дом только что прилетело. Это пипец". Мы спросили:"Где мама, все живы?" Он ответил, что все, только папу засыпало, а мама его откапывает.
Потом оказалось, что папу засыпало навсегда. Лучший оператор, очень светлый человек, любящий папа и муж, спокойный и добрый, лежал с разбитой головой и неестественно подогнутой ногой в собственной квартире на девятом этаже. Похоронить его было нельзя. Достать тоже. Через несколько дней весь подъезд вместе с Витей сгорел. В дом снова было прямое попадание.
Это был дом перевёртыш. Как загримированный покойник. Издалека живой, а вблизи мёртвый
Знаете, что я увидела, когда меня забрали друзья и везли из Мариуполя? Я не узнала свой город. Слишком долго сидела в подвале, а его за это время уничтожили окончательно.
Я увидела мертвые дома, обугленные стены, вырванные с корнем деревья, оборванные провода с флагом и убитых людей на дороге. Но самое страшное было не это.
Позади дома была вырванная стена и изрезанные осколками балконы, вынесенные взрывной волной окна. Это был дом перевёртыш. Как загримированный покойник. Издалека живой, а вблизи мёртвый. И таких домов было сотни.
Люди, скажите мне, что вы делаете?
Считаете, что можете наживаться на чужом несчастье? Хотите заработать все деньги мира? Во всех областях цены на квартиры баснословные. Вы уверены, что деньги стоят человеческих жизней? Вы в этом уверены?
Мои любимые мариупольцы все ещё живут в подвалах. В холоде, без света и воды. Их дома содрогаются от взрывов, их жизнь страшнее ада, они теряют близких и не могут их похоронить.
Они делятся друг с другом последними лекарствами, продуктами, душевным тепло. Люди, прошу вас, подумайте! Пока стоит Мариуполь, пока он защищается - вы в безопасности. Мариупольцы мучаются и страдают, погибают под бомбами, а вы с них тянете деньги?
Что вы делаете, на ком хотите заработать? Уверяю вас за две недели в подвале, я не потратила ни одной гривны. Их там просто негде было тратить.
Когда мы приехали в Мангуш очень хороший человек поселил нас, 16 взрослых и детей, собаку и котов в свой красивый дом. Мы спали в теплых постелях, мылись в ванной и ели из разных тарелок за накрытым столом. Я спросила "Сколько это стоит?". Он ответил: "За кого вы меня принимаете?"
А его односельчанин продавал голодным людям на разбитых и обстрелянных машинах, в грязных куртках, с перевязанными головами и руками, с замученными от бессонных ночей детьми, брынзу и творог за пятьсот гривен. Мы, пока ждали очереди на проезд, купили, потому что очень хотели покормить детей.
Представляете, они рисковали жизнью просто так
“Прилет в дом случился днём. Мы сначала не хотели выходить из комнат. Мне показалось, что звук был настолько сильным, что наш ковчег развалится на кусочки. Но он выстоял. Пятнадцать человек продолжили сидеть, закрыв голову руками и слушая свист и скрежет за окнами. Было впечатление, что все рвалось вокруг дома.
Через несколько минут прибежали соседи и стали кричать: "Вы живы? У вас нет крыши!". Над двухэтажным домом без крыши шумел огонь, а соседи и незнакомые люди гасили пламя, набирая дождевую воду из старого бассейна, под снарядами ГРАДов.
Представляете, они рисковали жизнью просто так. А могли попросить несколько тысяч гривен за услуги. Так же, как и те, кто сейчас наживаются на моих друзьях и соседях. Не страшно вам? Ничего не боитесь?
Все это время был страшный обстрел, я боялась выйти из гаража. Мне было страшно. Я оказалась самым бесполезным человеком в экстремальных условиях. Просто стояла, смотрела в небо и молилась. Я никогда до этого времени столько не молилась.
У меня хорошая память, но в тот раз я снова забыла слова молитвы. Я просто просила:"Господи, пожалуйста, пусть мы будем живы. Ещё денечек, пожалуйста. Но если нельзя, то ладно. И всё-таки постарайся. Я больше никогда никого не обижу, только не убивай нас, Господи"
Сколько мне теперь нужно заплатить ему, за то, что он оставил меня в живых? Какая будет цена в условиях военного времени?
В аду по-прежнему сотни тысяч людей
Там, в Мариуполе, многое было не важным. Мы ели из одной тарелки, чтобы не тратить воду на мытьё, спали на матрасах все вместе, так было теплее, носили шапочки и кидались к каждому встречному, чтобы узнать новости из соседнего двора. Мы забыли о том, что есть магазины, что можно включить телевизор, пообщаться в соцсетях, принять душ или лечь спать в настоящую постель.
Сегодня стало известно, что из города за все время блокады выехали меньше 40 тысяч человек. В аду по-прежнему сотни тысяч людей. С каждым днём им становится все труднее выживать. Пожалуйста, помогите им. Рассказывайте правду о моем городе.
Свої в Telegram 
