Не нужно делать из нас героев, но и нельзя забывать о нас. Разговор с бывшим заложником «ДНР»
Владимир Фомичев – бывший заложник группировки «ДНР». Он был в заключении с 4 января 2016 года по 27 декабря 2017-го. Владимир один из тех, кто активнее многих других освобожденных из плена заявляет о своих правах и правах, таких же, как он.
Владимира задержали, когда он на праздники приехал из Киева в Макеевку навестить родителей. К тому моменту Фомичев уже получил высшее образование и работал аналитиком в организации «Сильні громади». Его гражданская позиция и стала реальным поводом для задержания . Формально же Фомичева признали «экстремистом», у которого при незаконном обыске члены «МГБ ДНР» нашли гранаты.
Затем были подвал захваченного здания СБУ, следственный изолятор в Донецке и камеры Горловской исправительной колонии. Владимира освободили во время масштабного обмена заложниками. Сейчас он работает редактором на «Украинском радио».
Фомичев считает, что закон о статусе заложников долгое время не принимают, потому что он просто не в приоритете у парламентского большинства. Владимир старается не просто публиковать свои предложения или замечания, но и общаться напрямую с представителями украинского парламента и правительства, чтобы быть услышанным. Сейчас в Верховной Раде лежат два законопроекта, № 8337 и № 8205, которые должны как минимум узаконить статус заложника, а также гарантировать социальные выплаты этим людям после освобождения. Оба документа пока не рассмотрены нардепами.
Возможно, интервью с Владимиром поможет уже новому парламенту, который, в отличие от Рады VIII созыва, все же примет законодательную базу в помощь освобожденным из плена.
С Владимиром беседовала корреспондентка «Новостей Донбасса» Юля Тараруй специально для Свои.Сity.
«Человек в плену получает огромные штрафы за неуплату налогов и пенсионных взносов»
– С тобой консультировались относительно создания законодательной базы в помощь заложникам и освобожденным?
– Я два раза ходил на рабочие группы. Один раз сам узнал, во второй раз меня пригласили. Это было в прошлом и этом году, когда мы (освобожденные из плена. – Ред.) добивались выплаты 100 тысяч гривен (единоразовая денежная помощь от государства. – Ред.).
Общественники попросили нас подавать свои предложения. Я их частично передавал через нардепа Алексея Рябчина, он единственный из депутатского корпуса, кто захотел помочь в тот момент.
Но потом дело заглохло. В этом году я тоже ходил. Тогда вице-спикерка Ирина Геращенко сказала, что им не до закона о правах и статусе заложников, из-за законов о языке и незаконном обогащении.
– Какие самые важные моменты ты предлагал?
– Кредитование, налоги и прочее. Как доказать банку, что человек находится в плену? Пенсионный фонд, Государственная фискальная служба. Не может человек, находясь в плену, платить налоги и пенсионные взносы. Но он получает огромные штрафы за неуплату.
Получается удивительная ситуация, когда ты для правоохранительных органов – полиции, СБУ, для Верховной Рады и Администрации Президента находишься в плену, а для других органов государственной власти ты на свободе и у тебя вроде бы должно быть все хорошо.
«Мы были в «Феофании» месяц, а потом людей без жилья просто выгоняли оттуда»
– Какие еще проблемы ты бы выделил?
– Психологическая помощь. При министерстве по вопросам временно оккупированных территорий есть целый отдел по работе с семьями заложников. Я не видел работы этого отдела.
Я считаю, что гражданские заложники в ОРДЛО – это политзаключенные, которые попали в руки террористов, потому что у них была позиция, с которой не согласна тамошняя «власть». Именно из-за этого сидел я. Со мной освобождались ребята, которые сидели за то, что защищали проукраинских активистов на митинге 13 марта 2014 года. Нужно об этом заявлять. Они там сидят по политическим мотивам.
Насколько мне известно, под репрессии в Донецке попали и некоторые бизнесмены. Это тоже уникальная ситуация, когда бизнесмен оказался в тюрьме как «украинский шпион». Может, он оказывал помощь украинским военным. Если попал за «шпионаж», значит, политические мотивы к нему применялись.
– В больнице «Феофания» после освобождения вы проходили какое-то обследование?
– Да, правда, после него мне пришлось пройти еще несколько обследований. Спасибо государству и за это. Мы были в «Феофании» месяц, а потом людей, у которых нет жилья, просто выгоняли оттуда.
Есть ведь люди, которые не такие публичные. Некоторых не знали или забыли уже. Я молчу, что Леше Канарскому делали внутренний паспорт год. Ему сказали: езжай в родной город, чтобы забрать свои документы. Государственная система отправляет освобожденного на верную смерть, потому что не может подтвердить его документы.
Меня не включали в список полгода. В августе 2016 года надо было поднять волну в прессе, чтобы меня заметили.
В момент освобождения
«Проблема обмена заключается в том, что этот процесс политизирован»
– Ты был бы доволен, если бы обменом занимался, например, пророссийский политик Виктор Медведчук и этот процесс стал бы более эффективным?
– Он не будет эффективнее. Задача России, в том числе, чтобы пророссийский Медведчук получил как можно больше баллов на парламентских выборах. Если этому могут помочь обменные процессы, будет прекрасно.
Проблема нашего обмена была в том, что Медведчук проиграл Петру Порошенко на уровне пиара. Хотя российская сторона хотела, чтобы Медведчук получил что-то. Поэтому сейчас российская сторона не проводит эти процессы, ей это невыгодно. Медведчук от этого не выиграет.
Комитет Красного креста способствовал этому обмену. Именно он лоббировал, чтобы вопрос судеб людей стоял выше политических мотивов.
Если убрать вопрос пиара и сделать обменный процесс исключительно гуманитарным, чтобы им занимались ООН, ОБСЕ, Красный крест, я думаю, он будет проходить регулярно.
В Минске можно поменять заложников ОРДЛО и Украины. Вы никогда в жизни не обменяете Сенцова в Минске. Не нужно делать этот процесс эмоциональным. Он должен быть рациональным. Для обмена Гриба, Кольченко, Сенцова нужно искать другие площадки.
Я в тюрьме не понимал, в чем сложность – почему не меняют людей. Это же не проблема обстрелов или территорий.
– То есть, ты считаешь, что так происходит, потому что у власти были опасения насчет «влиятельности» освобожденных из плена?
– Наверное, кроме Савченко, которая является народным депутатом, никто не может влиять на политику. Может еще Ахтем Чийгоз и Ильми Умеров, потому что они являются членами Меджлиса крымскотатарского народа.
Вы не меняете людей, потому что считаете, что при выходе они будут какими-то большими политиками. Но своими постами в «Фейсбуке» и выступлениями по ТВ они ни на что не повлияют. Это будут просто люди, которые получат свободу.
«У нас к бывшим пленным отношение, как к бывшим уголовникам»
– Достаточно ли человеку 100 тысяч гривен, чтобы начать новую жизнь после выхода из плена?
– У каждого свои потребности и свой статус. Если тебе нужно серьезное лечение после плена, то этого очень мало. Если тебе нужна квартира, то за несколько месяцев потратишь эти деньги на ее аренду.
У нас к бывшим пленным отношение, как к бывшим уголовникам.
– Ты с этим столкнулся?
– Мне кажется, это повсеместно. Сразу после освобождения я отправлял резюме во множество компаний. Меня никто не брал, потому что у меня есть двухлетний простой в работе. Меня даже не приглашали на собеседования.
– И все же я не понимаю, как можно приравнивать вас к уголовникам. В конце концов, ты не с убийцами же сидел в одной камере?
– В том числе и с местными убийцами. У нас с Игорем Козловским (религиевед и общественный деятель из Донецка, также освобожден из плена «ДНР» 27 декабря 2017 года. – Ред.) была сложная ситуация. Мы сидели отдельно, потому что у нас были сроки поменьше.
Ситуацию раздули до того, что мы чуть ли не герои и от нас большие ожидания. Люди думают, что государство нам дало все блага, но их нет. Ничего нет. Даже если вы ничего не даете, не надо говорить, что вы обо всех позаботились. Не можете помочь – не помогайте.
Скольких усилий нам стоили выплаты по 100 тысяч гривен! Вместо того, чтобы заниматься своей профессиональной деятельностью, мне приходилось постоянно добиваться, чтобы остальным выплатили деньги.
«Надеюсь, новая власть сделает больше хорошего по отношению к пленным»
– Как считаешь, что должно измениться в государстве по отношению к таким людям, как ты?
– Должна быть создана государственная система, которая гарантирует помощь: материальную, жилье, психологическую.
Психологическая – не сразу, а через время – на третьем или даже на девятом месяце. Освобожденные из плена – это определенная группа риска, этим людям нужно иногда позвонить, спросить, как дела, возможно, им нужна помощь. Это так же, как с АТОшниками. Сначала мы их героизируем, а потом, когда что-то происходит, мы говорим, какие они негодяи. Так нельзя делать.
– Чего-то ожидаешь от новой власти?
– Я лично ничего не ожидаю. У меня нет иллюзий, что все выйдет легко и в розовом цвете. Правда, я всегда остаюсь оптимистом хотя бы на начальном этапе и надеюсь, что у новой власти получится сделать больше хорошего по отношению к бывшим и нынешним пленным.
Но это не отменяет нашей гражданской работы. Если мы не будем напоминать о себе и проблемах, с которыми мы сталкиваемся, о нас скоро забудут.
Вам будет интересно:
Уголовный кодекс УССР и «бесплатные» адвокаты, которым надо платить. Как действуют суды в ОРДЛО
Що говорять екс-механік батальону «ДНР», юристи і сама СБУ про програму «На тебе чекають вдома»
Монологи людей, чьи родители умерли на блокпосту между «ДНР» и Украиной
«Заставляют писать отказ от Украины»: ради перевода осужденные в колониях «ДНР» готовы на голодовки
Свої в Telegram 
