Мы эвакуировались из Мариуполя в Финляндию через РФ. Нас хотели отправить в лагерь и допрашивали ФСБ
За время полномасштабной войны в Украине сотни тысяч человек были принудительно депортированы на территорию России. Среди них есть те, кому удалось выбраться из страны-агрессора. Историю двух мариупольцев - Александра и Артема, которые выехали в Россию, публикует Republic. Волонтёры помогли им уехать оттуда в Финляндию.
Брали еду из магазинов, там же сливали воду из бойлеров
Мариуполь начали обстреливать с первого дня войны. Сначала окраины, потом стало прилетать и по нашему району. Люди все больше времени проводили в подвалах. Мы оставались дома до последнего, пока снаряд не прилетел прямо в наш подъезд, только с другой стороны. Тогда мы поняли, что в квартире находиться больше нельзя.
Дом у нас был старый — 1946 года постройки, и у него было бомбоубежище. Там собралось человек 200 — в том числе дети и старики, которые плохо передвигались. Пришли жители соседних домов, к тому времени они уже были разрушены. В этом бомбоубежище мы провели где-то месяц. С каждым днем обстановка сильно ухудшалась. Очень быстро не стало связи, воды и газа.
У нас было немного продуктов, которые мы захватили из дома. Потом брали еду из разрушенных магазинов, там же сливали воду из бойлеров. Но чаще за водой приходилось ходить на море через район Чайка — там в частных домах были питьевые колодцы. Для этого надо было пересечь Комсомольский проспект, и это был очень опасный путь: полтора километра под непрерывными обстрелами.
Так что выбирались за водой только при сильной необходимости. Еду готовили на кострах возле подъездов. Все надо было делать очень быстро: поставил на огонь воду, засыпал крупу и забежал обратно в подвал. Потом выбежал — проконтролировал. Старались готовить реже, но как можно больше. Для розжига использовали деревянные поддоны с рынка. Когда они закончились, искали на улицах ветки и траву. Повсюду было очень много тел погибших, их никто не забирал.
Искали синяки в области плеч от прикладов и татуировки о принадлежности к "Азову"
Пока был интернет, мы старались мониторить ситуацию. Читали, что украинские войска вроде бы дают отпор врагу. Потом сети уже не стало. Недели через две пошли искать доски, чтобы заколотить ими выбитые окна. Нашли в каком-то здании, начали снимать ДСП, и тут автоматы в окно: кто здесь? Мы говорим: люди. А они: выходите по одному с поднятыми руками. Это были русские. Нас полностью обыскали. Искали синяки в области плеч от прикладов, татуировки о принадлежности к «Азову» или другим воинским подразделениям, смотрели мозоли на пальцах, следы от ремней.
Вообще, такие проверки были всегда. Если выдвигаешься из подвала за водой, то готовься к тому, что тебя раза 4–5 будут вот так проверять по дороге. Ты говоришь бойцу: меня уже проверяли в соседнем подъезде, а он отвечает: а мне похер, что проверяли, я буду проверять еще раз. А когда возвращаешься с водой, еще и бутылку воды заберет, потому что ему тоже надо.
Они говорили, что нас тут ущемляют, что "Азов" насилует детей
Оккупанты нам часто говорили, что пришли нас спасать. Говорили, что нас тут ущемляют, не дают нам спокойно жить, что «Азов» насилует детей. Просто полный бред. Нас никогда в жизни никто не ущемлял. Мариуполь всегда был многонациональным городом. У нас жили и греки, и татары, и русские, и украинцы, и никогда не было раздоров. Мариуполь был русскоязычным городом, нам никто никогда не запрещал говорить по-русски. Мы прекрасно говорим на обоих языках.
В середине марта в наш двор въехали российские БТРы. Оказывается, на углу дома засели украинские снайперы, и русские стреляли по ним изо всего, что было, в упор. В итоге одно крыло нашего дома загорелось. Так как у него были деревянные перекрытия, мы поняли, что дом выгорит полностью. Мужики побежали разбирать крышу, чтобы огонь не перекинулся на уцелевшую часть. Все это время шел бой, свистели пули, прилетало буквально в 10 метрах от нас, но мы все-таки сумели отделить горящую конструкцию и даже соорудили металлические перегородки, чтобы огонь не разошелся дальше.
Мы, когда тушили крышу, видели наш левый берег: все горело, было разбито каждое здание. Некоторые женщины говорили оккупантам: что же вы делаете? А они отвечали: это не мы разбомбили. Но мы-то видели, откуда к нам прилетало, кто по домам стрелял. Про завод «Азовсталь» русские еще 26 марта говорили: мы его за 5–6 дней возьмем. Но до сих пор взять не могут. Потому что завод огромный, и наши ребята нормально там держатся.
Многие парни из «ДНР-ЛНР» вообще первый день держали в руках автоматы. Они как-то пошли в прорыв и вернулись назад все перепуганные. Там был полный хаос, командир кричал бойцу: «Где твой магазин, ты уронил магазин!»
Чеченцы предупреждали: если узнаем, что есть кто военный, отрежем голову
У нас во дворе стояли русские и чеченцы. Нам, наверное, повезло, что они вели себя более-менее лояльно к мирным. Чеченцы предупреждали: если узнаем, что есть кто военный, отрежем голову, убьем на месте. «ДНРовцы» могли выломать дверь и зайти в квартиру. Однажды мы зашли в свою, а они там уже с автоматами стоят у двери. Один боец все крупы у нас собрал, второй в туалет пошел. Мы ему говорим: ребята, вы знаете, что воды нет, смыть нечем. А он отвечает: а что — мне на улицу ходить? Мы говорим: представьте, мы уже месяц на улицу ходим! Когда мы спросили, почему вы у нас продукты забираете, они сказали: нам командир дал приказ пройтись по квартирам и собрать все, что есть.
Наш дом все-таки сгорел. Мы сначала хотели его потушить, но потом поняли, что это бесполезно. Он сгорел, потому что русские начали стрелять сами по себе. Солдаты, которые стояли в нашем дворе, сами не поняли, почему так произошло. Они нам объясняли, что на русских картах не было отмечено, что эти позиции уже заняли свои. Плюс «ДНРовцы» постоянно ходили бухие, они вообще сильно выпивают, и артиллерия у них работала так себе.
Русские все время говорили нам: эвакуируйтесь. Но мы до последнего не хотели уходить, потому что не знали, куда идти.
Через дорогу от нас находилась бывшая 12-я школа, которую переделали в Дом творчества, там до войны были разные детские кружки. А когда началась война, там сделали бомбоубежище, где укрывалось очень много людей. Я в районе 20-го числа [марта] туда бегал последний раз. Там прятались два моих друга, они дали мне чуть-чуть еды. Через два дня после того, как мы уехали, в Дом творчества прилетела авиабомба, и все эти люди в подвале были похоронены заживо, они не смогли выбраться.
Мы не хотели в Россию, но другого выбора не было
Когда стало понятно, что деваться некуда, мы собрали какие-то вещи, взяли котов подмышки и пошли до блокпоста. Шли километров 5–7 пешком. Мы не хотели в Россию, но другого выбора не было. Гуманитарные коридоры в Украину постоянно обстреливались — как мы понимали, российскими войсками. Из-за этого срывались и поставки в город, и эвакуация людей. Да, те, у кого был личный транспорт, еще могли уехать в сторону Запорожья. Но у нас машины не было. К тому же мы жили на левом, дальнем берегу. От него до зеленого коридора в Украину даже на машине ехать долго, а пешком дойти было вообще нереально.
С КПП нас автобусом вывезли в Новоазовск — это территория так называемой «ДНР». Разместили в музыкальной школе. Хорошо, что там было тепло и кормили три раза в день, часто давали лапшу доширак. Народу из Мариуполя было очень много, каждый день людей привозили автобусами из разных районов. Наверное, одновременно с нами там находилось до тысячи человек. Кроме музыкальной, были заполнены несколько обычных школ и дом культуры. Среди беженцев мы встретили многих приятелей и знакомых, хотя не так часто выходили на улицу.
Мужчин от 15 до 50 лет выпускать не хотели. Мы не понимали почему. Были подозрения, что мужчин хотят отправить на войну. Но женщины отказывались уезжать без мужей. Когда за ними присылали автобусы, никто в них не садился, они так и стояли пустые.
В итоге женщины устроили скандал, заявили, что никуда без мужей не уедут, и на следующий день нам объявили, что семьи могу выезжать на фильтрацию вместе. Одинокие мужчины все равно оставались в Новоазовске, их не выпускали.
Фильтрация проходила в поселке Старобешево, в местном РОВД. Нас туда заводили по 50 человек. Полностью проверяли, заставляли заполнять анкеты, брали отпечатки пальцев, фотографировали. Особо сильно налегали на мужчин, спрашивали о политических взглядах, интересовались, имеешь ли отношение к военным. Если ты отвечал «нет», говорили: «Не может быть, у вас наверняка друзья служили или служат в ВСУ». Я был свидетелем, как задержали парня, который когда-то служил в «Азове». Его окружили четверо военных, стали давать ему подзатыльники, а потом куда-то увели. Его девушке сказали, чтобы она его не ждала.
Потом нас повезли на границу с Россией. Можно было остаться и в «ДНР», но мы сразу решили, что уедем в Россию, потому что оттуда легче выбраться в Европу. Новый контроль проходил в селе Успенка. Его проводили уже сотрудники ФСБ. Опять все проверяли, но еще жестче. Смотрели в телефонах личные фото, переписки, читали смс и мессенджеры. Мы, конечно, заранее все почистили.
После этого нас привезли в Таганрог, причем сразу на железнодорожный вокзал, чтобы отвезти в лагерь для беженцев в Чебоксарах. Автобус подогнали прямо к перронам. Даже состав еще не подали на пути, и мы ждали в салоне, пока не начнется посадка. Это было сделано специально — для того, чтобы у людей не было времени обдумать, куда им поехать дальше.
Беженцев было очень много, людям просто некуда было деваться
Мы сразу решили, что в лагерь не поедем. Мы не знаем, что происходит в этих лагерях, но предполагаем, что ничего хорошего.
Все это время мы были на связи с одним хорошим другом из Украины. Он нам сказал, чтобы мы постарались как можно скорее свалить, не оформлять беженство или статус переселенцев и никому не отдавать наши документы. Поэтому мы заявили, что дальше не поедем, что у нас есть родственники в Москве, которые готовы нас принять. Другие беженцы на наших глазах садились в этот поезд. Их было очень много, людям просто некуда было деваться. У многих были с собой гривны, которые в России можно обменять только на улице и только по курсу один к одному, хотя реальный курс — один к трем с половиной. По сути, у беженцев нет средств к существованию.
Беженцы в России
Мы с семьей сели на электричку и уехали в Ростов-на-Дону. Там остановились в хостеле и стали искать варианты, как можно выбраться из России. У нас в Украине один популярный боксер здорово помогает людям, попавшим в беду. Мы написали ему, и он разместил наше сообщение у себя в соцсетях. После этого очень многие его подписчики стали набрасывать варианты, как нам лучше поступить. В итоге на нас вышла волонтерская группа. Мы не знаем, что с нами было бы, если бы не их помощь.
Волонтеры купили нам билеты на поезд до Москвы. Это была приличная сумма, потому что наша семья состоит из семерых человек. С нами ехала типичная поклонница Соловьева и других российских пропагандистов.
Мы пытались ей возражать, но она не слышала нас. Мы поняли, что многие россияне, так же, как и она, верят, что несут нам освобождение от нацистов. Напротив этой пассажирки сидела женщина, которая явно придерживалась противоположных взглядов, но она старалась не вступать в дискуссию.
Чувствуют вину и хотят хоть как-то помочь
В Москве нас приняли две замечательные девушки. Они говорили, что не разделяют политику российских властей, что чувствуют вину и хотят хоть как-то помочь. Накормили нас, дали все, что необходимо, и даже больше. Купили даже корм для котов.
На следующее утро у нас было несколько часов свободного времени, и их друг провел нам экскурсию по Москве, мы были даже на Красной площади. Еще один их товарищ скинул денег, и они сводили нас в секонд-хенд, где мы смогли набрать немного вещей и обувь. То, что было на нас все эти дни, уже практически пришло в негодность. Потом еще один их друг дал нам денег в дорогу.
Мы отправились на поезде в Питер. Так как семья большая, там нас разделили по двум квартирам. Мы вдвоем поселились у женщины с тремя детьми. Она нас очень хорошо накормила, купила нам лекарства, потому что мы немного приболели. А на следующий день мы поехали к эстонской границе. Там опять повторилась стандартная схема ФСБ: долгие расспросы, досмотр телефонов. Силовики пытались на нас давить, говорили: смотри, у нас все равно есть база данных, и мы все про тебя узнаем. Спрашивали — почему не хотите остаться в России? Говорили, что многие украинцы вот так же уезжают в Европу, а потом возвращаются.
В Финляндию на пароме
Когда мы вышли на эстонской стороне, то выдохнули. Хотелось чечетку танцевать. Очень радовало, что теперь можно свободно разговаривать. В России ведь как? Не дай бог что-то сказать не то, приедут полиция и ФСБ, и тогда все — твой путь окончен. Эстонские пограничники быстро проверили наши загранпаспорта и сразу пропустили. Нас опять встречали волонтеры. Они доставили нас в прекрасный хостел в Нарве, давали разные советы и подробно обо всем расспрашивали. Мы знаем, что многие украинцы в эти дни хотят выбраться из России. Поэтому наша информация может быть очень полезна. Мы на собственном опыте поняли, чего стоит опасаться, и хотим, чтобы волонтеры могли предупредить об этом остальных.
Волонтеры предложили нам уехать в Финляндию, потому что там пока еще не так много беженцев, как в Эстонии и остальной Прибалтике. Мы добрались сюда на пароме. Нас разместили в гостиничном комплексе, выделили две комнаты, сегодня возили в полицию для оформления защиты как беженцам. Мы хотим как можно скорее устроиться на работу, чтобы приносить пользу. Мы — заводчане, работали на «Азовстали», и еще когда сидели в бомбоубежище, говорили, как соскучились по работе.
Конечно, мы все равно хотим вернуться в Мариуполь — в наш любимый родной город. Мы верим, что он останется украинским. Если его захватит Россия, возвращаться не будем. Но если Мариуполь удастся отстоять — готовы помогать всем, чем можно, будем отстраивать его заново. Будем жить.
Свої в Telegram 
