Готовил для Порошенко и Зеленского в Северодонецке. А сейчас вывез маму на коляске из-под обстрелов
Ростислав Чернявский и его мать Виктория когда-то были жителями Северодонецка. Сейчас у них нет дома, работы, денег. Виктория живет с инвалидностью 1-й группы и передвигается на коляске. Из-под обстрелов они чудом эвакуировались в Днепр. Их размеренная жизнь на глазах рушилась, а собрать ее не удаётся. Об том, что пережили, они рассказали в видеопроекте Свои "Свідчення війни".
Не так давно Виктория перенесла обширный инфаркт. И уже эвакуировавшись из Северодонецка, она лежала в Днепре в кардиологическом отделении одной из больниц. Сейчас семья живет бесплатно в центре для переселенцев в еврейской общине Днепра. Из доходов семьи — пенсия мамы. Ростислав пытается устроить жизнь семьи. Но есть сложности.
Ростислав Чернявский: "Войну осознавал по горькой капле. Бомбят, а вдруг перестанут?"
Я был самым обычным северодончанином, мне 29 лет. У меня были мама, работа, друзья, планы на жизнь. 24 февраля в 5 утра я ни о чем плохом не подумал. Наш город прифронтовой. Звуки войны с нами еще с 2014 года. И я сначала был уверен, что может быть какое-нибудь разминирование проходит или что-то еще такое же, однозначно контролируемое. Но звуки не прекращались и приближались. А в соцсетях уже писали, что наш город на линии огня. Мы рядом с войной 8 лет, но я все не мог поверить, что сейчас будет по-другому: жестоко и глупо.
Я, наверное, как все: войну осознавал по горькой капле. Бомбят, а вдруг перестанут? Работа, если нужно на нее идти, значит, все наладится. Но бомбить Северодонецк не перестали до сих пор, а в ресторане, где работал, я последний раз был 23 февраля. И постепенный жуткий охват войной стал частью этого непонятного существования, когда, знаешь, что нужно сделать много — выжить. А, как и что будет потом — не знаешь.
24 февраля били по аэропорту. Он недалеко от нашего дома. И с этого дня снаряды прилетали все ближе к нам. Чтобы не соврать, 26-27 февраля уже были прямые прилеты в наш район. В первый же день мы просидели в убежище до самого вечера. Каждый подумал: ну, вот притихло, всё бомбить больше нас не будут. Подняли маму на второй этаж. А ночью снова спустили маму вниз, спустились сами.
В один «прекрасный момент» начался обстрел. Я в убежище, мама и соседи рядом. Надел наушники, стал смотреть фильм. Но от войны не уйдешь. Слышать я не слышу, но тут происходит то, чего раньше не было. У нас затрясся дом. С улицы слышны крики какие-то. Несколько парней и я, в том числе, выскочили посмотреть, что происходит. Мы сразу поняли, что попадание очень рядом. А кругом в домах люди. Бежишь наверх, картины разные рисуешь в голове, но то, что потом увидишь, никогда не совпадет с тем, что представляешь.
Снаряд попал в соседний дом. Точнее не в дом, во двор. Но разрушил он весь соседний дом. А в нашем сразу же вылетели все окна. Это все было 10 или 8 марта, не помню. А после того, как мы уехали, снаряд угодил и в наш дом. Он попал в крышу, пролетел до второго этажа, в соседской квартире разорвался. Правда, сосед мне писал, что именно наша квартира даже после такого стояла еще целая.
Разбитое обстрелом окно в квартире Ростислава и Виктории
В убежище было очень много людей. Нам пришлось увеличивать койкоместа, делать из дверей двухэтажные кровати. С соседями скинулись, еще в феврале съездили на оптовую базу, запаслись продуктами, готовили много на всех. Много разговаривали. Но чем дольше сидели, каждый замыкался в себе. Сидел, читал новости. Чем больше я сидел, тем больше понимал, что с каждым днем ситуация хуже, и мама в инвалидной коляске не сможет убежать, куда-то перейти, если попадет снаряд в наш дом.
Эвакуироваться можно было по-разному. Кто-то брал за это по 5000 гривен с человека. У меня таких денег нет, тем более, мало кто мог взять маму с инвалидным креслом в машину. Пытался я эвакуироваться и вместе со всеми на автобусах, которые предоставляли для северодончан.
Абсолютно случайно нашел волонтеров от Днепровской еврейской общины. Позвонил им. Уточнил, что мама на коляске. Мне дали два часа на сборы. Мы выехали с одним моим портфелем: сменная одежда и белье для мамы. Садимся в автобус и начинается такой массированный обстрел. Ладно мы, местные, но бедные люди приехали из приблизительно спокойного города за нами, а тут такое. Мы были не единственными, кого они забирали в этот день. Им было сложно, потому что они не знали города. Я предложил помощь: посмотрел их адреса, составил маршрут. Дело пошло быстрее. Доехали до Лимана. Там остановились на ночлег. А потом уже приехали в Днепр. Здесь я сразу в центре при еврейской общине сказал, что буду помогать на кухне. Я делаю то, что умею. И готов делать больше. Опыт и желание есть. Северодонецк научил меня быть хорошим поваром горячего цеха. Я наполовину пустой, наполовину счастливый. Последнее из-за того, что вывез из города маму и выбрался сам.
Я работал в ресторане «Форест» в Северодонецке. Он находится на окраине города по дороге, которая ведет в Луганск. Точно я не видел, но ребята говорили, что в него попали два снаряда еще в начале марта. Он был местом моей работы последние 5 лет. Я работал в горячем цеху: отвечал за стейки, мясо, мангал. Это один из лучших ресторанов города. Мы кормили всех, кто приезжал в гости: Порошенко, когда он был президентом и с рабочим визитом посещал Луганскую область. Тогда он присутствовал на открытии Луганского театра. Кормили мы и Владимира Зеленского, когда он бывал на Луганщине. В нашем ресторане бывали послы, представители Евросоюза. Мы кормили всех. Кстати, все ели очень скромно: рыбу, суп. Здоровая еда, без излишков.
И сейчас в Днепре для меня есть работа. Проблема с жильем. Рестораны работают до 21:00. Мы живем в пункте для переселенцев на окраине города. Сюда из центра последний общественный транспорт идет в 19.30. Другими словами, если жить тут (а мы не можем в центре для переселенцев жить вечно), нужно после работы ездить на такси. Хотелось бы снять какое-то жилье. Но нужно заплатить риелтору и сделать предоплату за первый и последний месяц жизни. В ресторане мне могут платить 750 гривен за смену. За календарный месяц это выйдет 11 000. Если оставаться жить тут, часть денег уйдет на такси. И копить на съем жилья мы будем медленно.
Помочь Ростиславу и его маме можно по-разному. Если у вас есть предложения, контакт Ростислава — 095-337-52-06. Возможно, вы можете поддержать семью и финансово 5375 4141 1561 6012 (Монобанк, Ростислав Червнявский).
Виктория Чернявская: "Я без ног, что наверху не знаю. Я обуза сыну. Без меня ему было бы легче уехать"
Я, наверное, как все, была обычной женщиной, разве что только инвалидом: одну ногу отняли в 2019-м, вторую — в конце 2021-го. У меня была своя квартира, друзья, добрые соседи. А потом всё это рухнуло. Всё ушло. Началась большая война, обстрелы, бомбежки. Мы полтора месяца прожили в убежище. Благо, наш дом послевоенной постройки, и прямо в подъезде бомбоубежище. Как-то все устроили и жили там полностью. Поначалу поднимались наверх, в квартиру. Первые дни сын и соседи меня брали, поднимали в квартиру, начинались бомбежки — они же спускали меня вниз. Я понимала, что это очень сложно и рискованно. Так все быстро спустились, а тут меня нужно опускать. И я попросила сына оставить меня в подвале. А через неделю уже все стали жить вместе со мной. Бомбили так, что из убежища никто уже не выходил.
Все жили в подвалах. И взрослые и дети. Боялись в любой момент не успеть спуститься. В 2014-м мы тоже видели войну. Пару недель в подвалах посидели. Мы тогда и привели убежище в порядок. 8 лет назад наше убежище — это захламлённый подвал. Кто думал, что оно понадобится. Но после 2014 у нас в нем был порядок. Всегда вода в нем должна быть. 8 лет назад не было такого, чтобы мы постоянно сидели в убежище. Это сейчас — война. Я никогда не думала, что нас это застанет.
Неизвестность со мной была постоянно. Она меня разрушала. Я без ног, что наверху — не знаю. Я обуза сыну. Без меня ему было бы легче уехать. Он молодой, ему нужно жить. А он тут существует. И что дальше и когда закончится и главное чем? Неизвестность – самое плохое чувство.
Несколько раз за полтора месяца сын поднимал меня в квартиру, чтоб можно было искупаться, в порядок себя привести. А в своей квартире так хорошо. Как-то спокойно сразу. Подъеду к окну: ничего плохого же быть не может. А тут начинает бахать. И я говорю сыну "пошли назад". Северодонецк начали бомбить 24 февраля и до сих пор не перестают это делать. Как в 21 веке можно совершать такой геноцид? Вот куда они стреляли? У нас обычный жилой район: нет ни военных частей, ни отделения полиции. Зато рядом школа, рынок, магазины.
Последний раз я видела свой город, уезжая из него. Когда меня из подвала подняли, в машину посадили, и я ехала по Северодонецку, который обстреливали и он был неузнаваем, я была просто сражена. У нас компактный, красивый город. В нем все было уютно. Я ехала и меня просто укрывало безнадегой. Наш дом был без окон, стоял черным.
То, что мы пережили, трудно описать, еще труднее объяснить. Спасибо людям, которые помогли эвакуироваться. Хороших людей намного больше. Нас забирали из города чужие люди. Они рисковали своими жизнями. Сейчас нам помогают очень сильно. Один из столпов мира — это доброта. А еще отзывчивость и сочувствие.
Здесь в Днепре я думаю о доме. Нам нужно какое-нибудь жилье. Самое простенькое, но чтобы сын мог добираться до работы. А я ведь проблемная. Мне желательно, чтобы ступенек поменьше было. Все упирается в деньги. За квартиру нужно заплатить за первый и последний месяц. Это 20 000 точно. Сейчас мы живем на окраине города. Сын может устроиться в ресторан в центре. Вечером общественный транспорт оттуда к нам не идет. Только такси. Это значит, что все деньги будут уходить на проезд.
Свої в Telegram 
