“На моих глазах умерли 6 детей”. Монологи врачей, которые работали под обстрелами в Мариуполе
Мариуполь стал символом бесчеловечности и жестокости “русского мира”. Однако даже под постоянными обстрелами российских фашистов украинские медики и волонтеры продолжали героически спасать человеческие жизни, рискуя собой. Три медицинских работника рассказали, как боролись за жизни в городе, в который принесла смерть армия оккупантов и коллаборантов.
"Не физически, морально тяжело смотреть на лицо ребёнка, ожидая реакции организма на твою работу"
Медбрат Мариупольской городской больницы Дмитрий Гавро рассказал сайту Мариуполя, как под обстрелами спасал жизни горожан. Когда Дмитрий узнал о войне хотел идти в ВСУ, но его убедили в том, что в больнице его помощь будет нужнее.
“Пока я думал, пришло сообщение от моих коллег: "Ребята, все выходите на работу, у нас очень много раненых". Тут уже было некогда думать, рванул я в больницу.
В связи с отключением электричества - приходилось пациентов носить на своих руках, спин мы практически не чувствовали. Нам было очень тяжело. Не только физическая усталость нас разрывала - страх за своих родных, это намного больнее.
Каждый день мы принимали свыше 120-150 раненых. Каждый день их число увеличивалось. В связи с обстрелами, нам приходилось спать в коридоре на полу, подальше от стекол. Ночью просыпалась от выстрелов. Днем работали так, что через каждые минут 30 ложились на пол. Страшновато казалось даже на полу, когда стена, на которую ты оперся - тряслась. Так шёл день за днём. По состоянию на 10 марта (просто в этот день я ради интереса заглянул в электронную базу, куда мы заносили только раненых) мы приняли 742 человека.
742... Цена 16-ти дней "специальной операции", и это только наша больница. Уже тогда операции проводили в операционных, предоперационных, везде, где было светло. А светом нас обеспечивал генератор, который питал только приемное отделение. После обстрела роддома - всех везли к нам. При встрече девушек мы старались всех обозначить по тяжести состояния (триаж). Одной из тяжёлых была девушка с множественными ранениями ног, и не только. Она была на 40-й недели беременности - ни её, ни ребёнка спасти не удалось...
За эти дни, на моих глазах умерли 6 детей. Третьему из них СЛР начинал делать я, так как был первым, кто их принял. Даже описать сложно, как тяжело реанимировать ребёнка. Не физически, морально - смотреть на лицо ребёнка, ожидая реакции организма на твою работу, а видишь только глазные яблоки, которые уже закатились..”
"Как же плакал его отец, как плакал... До сих пор у меня в ушах этот плач"
Андрей Кононов - заместитель главного врача Мариупольской станции скорой медицинской помощи. О героизме своих коллег Андрей рассказал в интервью сайту Мариуполя.
“Привозили детей убитых. Не могу сказать, сколько их было. Запомнился один. Отец принес его после бомбардировки, завернутым в покрывало. Мы посмотрели – мертв он. Как же плакал его отец, как плакал... До сих пор у меня в ушах этот плач. Вообще, такой поток людей был… Все смешалось в моей голове. День за год проходил.
Каждый день тремя бригадами мы перевозили до 20 тяжело раненых. А мелкие ранения, перевязки там всяческие – мы даже не считали.
Я не могу посылать людей насмерть. Не имею права. Был случай, 23-й обстреливали, и прибежала женщина, кричит, там дети, там мужчина. Объясню ей: ну не могу я под грады бригаду посылать. Когда смотрю, водитель садится за руль и заводит машину. Я ему: Ты куда? А он: "Мне уже 65, и я пожил".
И уехал, и один вывез четырех раненых. Витошинский Володя его зовут. И другие водители тоже – смелые у нас очень ребята. Они гоняли по городу 120 км в час. Нельзя было иначе. Под обстрелом, под перекрестным огнем проскакивали. Рядом взрывались снаряды.
17 числа – я помню этот переломный момент – пришли россияне. Бригада поехала по вызову на улицу Живописную. Только уезжает – а там уже блокпост стоит русский. Нашу скорую остановили и стали спрашивать, куда едете. Наши объяснили, их пустили. А на следующем блокпосте их положили всех на землю и говорят: «У нас приказ расстреливать все скорые. Езжайте назад и больше никогда сюда не лезьте».
И с тех пор мы больше никуда не уезжали. Оказывали помощь на месте. На молокозаводе укрывалось от обстрела очень много людей. Там было много детей. Мы старались всех лечить.
Когда началась война, нас было на станции 70 человек. Домой никто не ездил. Пришли к нам сотрудники с семьями, дома которых разбиты. А 19 марта на станции осталось нас всего 2 врача и 2 фельдшера. И мы как-то поняли, что это – конец.
В этот день на станцию и в больницу вошли денееровцы. Они пришли, стали успокаивать, мол, все будет хорошо, «мы все восстановим, будете работать, в Никольском, мол, уже все бригады вышли, работают под днр».
Аааа. Что вы обновите? Что? Города нет! Это так ужасно. Встаешь утром, а оно все бахает, бахает и страшно так, что кажется тело расстается с душой. Но приказываешь себе подняться, сделать зарядку и работать. Говоришь себе: нужно, нужно, нужно.
В каждом дворе – могилы, могилы и кресты…”
"Мы ходили между минами, как между каплями дождя"
Врач из Мариуполя Эдуард Зарубин не выезжал из Мариуполя до 15 марта. Признается, что не верил в то, что Путин решится на полномасштабное вторжение. В интервью Грати он рассказал, что сперва помогал эвакуировать жителей города с левобережной части на правый берег. А затем помогал как медик в волонтерском центре.
“Я понял, что в такой ситуации многие будут нуждаться в помощи, особенно медицинской. Мы с сыном решили пойти в волонтерский центр, расположенный у драмтеатра в Мариуполе. Делали все, что нужно, — раздавали лекарства, носили воду, делали перевязки…
В волонтерском центре ежедневно приходило очень много людей — кто еду просил, кто новости хотел узнать. Но больше всего нуждались в лекарствах, особенно тех, которые должны принимать каждый день, — инсулин, в частности. У волонтеров был огромный состав медикаментов. Я работал на этом складе. Жители города формировали списки необходимых им лекарств, передавали волонтерам. Я формировал свертки с лекарствами, которые были в наличии, отмечал на листе и передавал волонтерам, а те — разносили по дворам.
Ночью спали четыре-пять часов, пока не начинались новые обстрелы. До 8 марта ночью обстрелов не было. А потом наступил реальный ад — пошла авиация.
На дороге разрывались мины, образуя глубокие ямы и снося все на пути… Мы решили ходить по одной и той же дороге, руководствуясь правилом, что дважды в одно и то же место мина не попадает. Попадает, поверьте. Мы ходили между минами, как между каплями дождя. Как-то в поле нашей зоны разорвалась мина, к счастью, мы были далеко и не ранились.
Вокруг на обочинах, в разных местах лежали тела погибших. Иногда их прикрывали какой-то тканью, иногда просто натягивали верхнюю одежду на лицо.
Где-то числа 13 (марта) в одном месте недалеко от дома, где мы жили, прорвалась мобильная связь — в городе уже многие знали, откуда можно дозвониться на «большую землю». И мне удалось поговорить с другом. Он сказал, что немедленно нужно уезжать.
Именно в тот момент в Мариуполе были очень сильные обстрелы, но наше терпение было на грани. Мы собирались через пять минут. Я даже не мог сообщить в волонтерский центр, что больше не приду. Надо было спасать семью"
Свої в Telegram 
